Неточные совпадения
«Всё смешалось,—подумал Степан Аркадьич, — вон дети одни
бегают». И, подойдя
к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли
к отцу.
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах, не натоптала пол, и указал ей место в углу у
двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле,
сбежала впереди его зa водой
к колодцу.
— Все мое время
к вашим услугам, — ответил Базаров, у которого что-то
пробежало по лицу, как только Павел Петрович переступил порог
двери.
Она скрылась, с негодованием хлопнув
дверью. В бешенстве от наглого, бесстыдного цинизма самых последних ее слов, — цинизма, на который способна лишь женщина, я выбежал глубоко оскорбленный. Но не буду описывать смутных ощущений моих, как уже и дал слово; буду продолжать лишь фактами, которые теперь все разрешат. Разумеется, я
пробежал мимоходом опять
к нему и опять от няньки услышал, что он не бывал вовсе.
Девушка села на диван и ждала, пока отец,
бегая по кабинету, продолжал неистовствовать, порываясь
к двери, точно он хотел догнать Данилу Семеныча.
— А Григорий-то, Григорий-то Васильич, ведь стоит на своем, что
дверь была отперта, ломит на своем, что видел, не собьешь его, я
к нему
бегала, сама с ним говорила. Ругается еще!
— С прохожим мещанином
сбежала, — произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла
к люльке. — На, дай ему, — проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. — Вот и его бросила, — продолжал он вполголоса, указывая на ребенка. Он подошел
к двери, остановился и обернулся.
Мы, дети, сильно заинтересовались Федосом. Частенько
бегал я через девичье крыльцо, без шапки, в одной куртке,
к нему в комнату, рискуя быть наказанным. Но долго не решался взойти. Придешь, приотворишь
дверь, заглянешь и опять убежишь. Но однажды он удержал меня.
Наконец, кончился третий трезвон; две молоденькие послушницы с большими книгами под руками шибко
пробежали к церкви, а за
дверью матери Агнии чистый, молодой контральт произнес нараспев...
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в
дверь — и мы внутри, в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор, головы, перевесившиеся со второго этажа через перила, — поодиночке
сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О в противоположный угол, сел спиною
к стене (там, за стеною, я видел: скользила по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Я любил этот шум, говор, хохотню по аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь
сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув
дверью, войти в аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в коридоре.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав свое имя и, главное, голос своего мюршида, вскочил на сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый мальчик подвел лошадей. На стук копыт по убитой дороге улицы чья-то голова высунулась из
двери соседней сакли, и, стуча деревянными башмаками,
пробежал какой-то человек в гору
к мечети.
Ни он, ни я не успели выйти. С двух сторон коридора раздался шум; справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа, дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул в
дверь; его лицо дико скакнуло, и он
пробежал мимо, махая рукой
к себе; почти тотчас он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости, поэтому я остался, как стоял, у стола. Бутлер, походив, сел; он был сурово бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
Я открыл
дверь и на носках
пробежал к лестнице, все время ожидая, что буду схвачен за руку или окликнут.
Мороз
пробежал по всем суставчикам приемыша, и хмель, начинавший уже шуметь в голове его, мгновенно пропал. Он круто повернул
к двери и шмыгнул на улицу. Захар, больше владевший собою, подошел
к Герасиму, успевшему уже сменить батрака за прилавком, потом прошелся раза два по кабаку, как бы ни в чем не бывало, и, подобрав штофы под мышки, тихо отворил
дверь кабака. Очутившись на крыльце, он пустился со всех ног догонять товарища.
Она то и дело появлялась в комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами. Она ходила на цыпочках и как-то все вытягивала шею по направлению
к брату. Фома вопросительно поглядывал на нее, но она его не замечала,
пробегая мимо
двери с тарелками и бутылками в руках.
— А в таком случае не проще ли вам выйти вон и прихлопнуть
дверь за собой! — проговорил Варрен, начиная тяжело дышать. В то же время он подступил ближе
к Дюроку,
бегая взглядом по его фигуре. — Что это за маскарад? Вы думаете, я не различу кочегара или матроса от спесивого идиота, как вы? Зачем вы пришли? Что вам надо от Молли?
Я перебежал впопыхах свою залу, схватил в передней с вешалки пальто, взял шляпу и выскочил за
двери. Спускаясь с лестницы, слабо освещенной крошечною каминною лампою, я на одном повороте, нос
к носу, столкнулся с какой-то маленькой фигурой, которая быстро посторонилась и, как летучая мышь, без всякого шума шмыгнула по ступеням выше. Когда эта фигурка
пробегала под лампою, я узнал ее по темному шерстяному платью, клетчатому фланелевому салопу и красному капору.
«Он ко мне идет», — быстро промелькнуло у Вельчанинова, и вдруг, стремглав и точно так же на цыпочках,
пробежал он в переднюю
к дверям и — затих перед ними, замер в ожидании, чуть-чуть наложив вздрагивавшую правую руку на заложенный им давеча дверной крюк и прислушиваясь изо всей силы
к шороху ожидаемых шагов на лестнице.
Когда я очнулся, была все еще глухая ночь, но Ат-Даван весь опять жил, сиял и двигался. Со двора несся звон, хлопали
двери,
бегали ямщики, фыркали и стучали копытами по скрипучему снегу быстро проводимые под стенами лошади, тревожно звенели дуги с колокольцами, и все это каким-то шумным потоком стремилось со станции
к реке.
Там люди жили; там, полная народа,
пробегала конка, проходил серый отряд солдат, проезжали блестящие пожарные, открывались и закрывались
двери магазинов — здесь больные люди лежали в постелях, едва имея силы поворотить
к свету ослабевшую голову; одетые в серые халаты, вяло бродили по гладким полям; здесь они болели и умирали.
Николай ответил не сразу. По телу его снова
пробежала та же странная дрожь испуга, и глаза метнули взор
к двери, но голос оставался спокойным и серьезным.
По зале
пробежали некоторый гул и волнение. Все взоры обратились
к двери. Хозяйка с хозяином пошли навстречу.
Висленеву стало так грустно, так досадно, даже так страшно, что он не выдержал и в сумерки второго дня своего пребывания в Париже
сбежал с своей мансарды и толкнулся в
двери Бодростиной.
К великому его счастию,
двери эти на сей раз были не заперты, и Иосаф Платонович, получив разрешение взойти, очутился в приятном полумраке пред самою Глафирой, которая лежала на мягком оттомане пред тлеющим камином и грациозно куталась в волнистом пледе.
Мы стояли в
дверях и смотрели, как ловкий, оживленный Троцкий составил маленькую кадриль исключительно из младших институток и подходящих их возрасту кадет и дирижировал ими. В большой кадрили тоже царило оживление, но не такое, как у младших. «Седьмушки» путали фигуры,
бегали, хохотали, суетились — словом, веселились от души.
К ним присоединились и некоторые из учителей, желавшие повеселить девочек.
— Отец архимандрит сообщил: вы — хозяин парохода «Батрак». Я на нем вниз по Волге
бегал. Превосходный ходок! И как все устроено, на американский манер… Вам бы известить меня депешей. А
к начетчику молельни мы тоже можем заехать. Завтра у них утром служба… Силоамский! — крикнул становой в
дверь. — Подавать вели извозчику.